The Davis Square Community

Даже когда я еще не отмечала еврейский новый год -- да и даже не знала про него (много ли мы знали про иудаизм в Советском Союзе?  Не то, чтоб я сейчас отличалась особыми знаниями) -- и тогда сентябрь был для меня значительным месяцем в году -- временем вспоминать, что случилось за прошедший год и задумывать про год грядущий.    Связано это, конечно, не столько с моей внутренним еврейским летоисчислением, сколько тем, что мой день рождения как раз в сентябре -- как правило где-то между Рош Ашаной и Йом Киппуром (ну или прямо в один из этих дней). 

Раньше я мысленно перечисляла признаки своего роста (даже просто физического) -- что основное и новое я узнала?  
Чему научилась?    Что попробовала из того, чего раньше боялась?  (например -- подойти к группе детей на детской площадке и заговорить с ними). 

Потом, с переездом в Америку -- то есть с планируемым переездом в Америку, -- когда я впервые побывала в синагоге на services -- в Харьковской старинной синагоге, в 1992м году все еще больше напоминающей большой спортзал, стоя за непонятной ширмочкой, которой женщины были отделены от мужчин и от раввина -- я думала о приблежающихся изменениях и даже не могла загадать, как я буду отмечать через год. 


И уже через год -- в переполненной реформисткой синагоге, снаружи напоминающей почти прилегающие к ней строения Mira Costa Community College (где я тогда брала дополнительные классы) -- я думала о том, как же все изменилось, и опять с волнением загадывала, что и как будет меняться дальше: что через год в это время я буду уже подавать заявки в колледжи, а потом через год уже буду, если повезет, студенткой колледжа, а потом...  -- "а потом, наверное, когда-нибудь все перестанет меняться за год так радикально."

Но и потом были свои изменения: новые работы, новые отношения, новые дома и новые дети.  И трудности и радости, и подведение итогов и планы о том, как продолжать меняться и расти.

В последние годы изменения, к сожалению, далеко не такие радостные.    Два года назад в Йом Киппур умер мой сотрудник Фил.  Я его здесь в записях называла "Федей", но на самом деле его звали Фил, и сейчас, когда его нет, кажется неправильным не использовать его настоящее имя.  Вот такая у меня была нехитрая конспирация.  Мне вчера позвонил один из контракторов, который работал тогда с нами с Федей вместе -- вспомнить и поговорить и пожелать Шана Това у Метука.

Год назад в Рош Хашану делали операцию моему любимому дедушке Мише.   Утром, перед тем как идти на services с детьми, я позвонила дедушке.  Он как раз ехал в госпиталь -- его везла моя мама -- и оба они были в отличном настроении, с надеждой и настроем на лучшее.  Мы очень хорошо поговорили и посмеялись о чем-то, хоть я и не помню о чем. 

А потом, после services, пока мы шли к озеру на церемонию Ташлих, мне позвонила мама (кажется, мама.  Но может брат?) сказать, что операция прошла неплохо, только либо сразу после операции, либо еще во время нее, у него случился массивный инсульт, и прогнозы на будущее как-то не очень хороши.  И я помню, как стояла растерянная возле озера, пока дети бросали сухарики в воду, и рассказывала про это своему свекру, который как раз был тогда у нас в гостях. 


А детям пока не говорила, надеясь, что каким-то невообразимым образом все  обойдется, и можно будет рассказать "потом, когда все будет уже хорошо."


И как потом, на следующий день, придя на services опять уже сама, рассказала об этом раввину.

В день Йом Киппура в прошлом году я постилась, молилась за здоровье дедушки и других родственников, и летела в Калифорнию, побыть с ним в больнице.  Его уже перевели в обычную палату из ICU, но он был парализован с левой стороны, и анализы крови каждый день ухудшались.  Дедушка иногда спал, а иногда просыпался и просил встать или дать ему кусачки -- он всю жизнь был мастером-ремонтником абсолютно всего -- чтоб он мог перекусить провода, мешавшие ему и приносившие ему боль.  Иногда он разговаривал, но немного -- ему было тяжело говорить и тяжело дышать.  Он нас всех узнавал и многое помнил, но в то же время он уже был не совсем с нами и не совсем он. 

И даже в этом своем "не совсем уже он", дедушка все же оставался собой в самых своих невыразимо прекрасных чертах:  он заботился о других, он иногда даже старался шутить, он говорил мне спасибо и целовал мне руку, он старался не жаловаться несмотря на постоянную боль.  Уже совсем в последние дни, когда ему отключили питание и оставили только на кислороде, чтоб помогать дышать, и на морфии, чтоб снимать хоть немного боль -- когда уже не так важно было его постоянно переворачивать в предосторожности от пролежней -- одна из медсестер спросила, хочет ли дедушка, чтоб его повернули на другой бок опять или чтоб оставили как есть.   Пусть делают "как им легче" -- ответил дедушка.  Как им легче!  Не ему.

Через неделю после моего приезда, дедушка Миша умер.  Мир ему и память ему навсегда и любовь нас всех.

И сейчас, когда опять пришло время вспоминать и подводить итоги, я вспоминаю дедушку, и я вспоминаю все, что произошло за прошлый год.  Наверное, это был трудный год.  Год перемен (не всегда к лучшему).  Год выборов и политики -- когда мой личный мир во многом сильно изменился из-за мира внешнего.  Год пересмотра и переоценок людей и отношений -- тоже из-за политики и мира внешнего.  Год разачарований.  Год идей и начинаний, которые растворились, не успев начаться.  Год попыток, которые пошли в никуда.  Год волнений за близких (операция на сердце у папы, здоровье мамы, настроение бабушки и т.д.). 

Но и год для себя: понимания того, что мне важно, что я хочу в жизни и для чего.  Год семейных туристических поездок с друзьями и родителями (аж три!  Для нас это много: в Вашингтон D.C., Францию и Сан Франциско)И год продвижений и успехов у детей.  Теперь их очередь расти, узнавать новое и учить новому меня.

И пусть новый год... пусть новый год будет не хуже, а лучше.  Здоровья всем и счастья.  Шана това у метука.

И простите меня все, кого я обидела.